|
5 марта, закончив свои дела в Верховном Суде, до отправления поезда я гулял по столице, на ВВЦ, где недорого поужинал в кафе «Лагман» за 12 павильоном. На 250 рублей лагман, чудесную котлету по-киевски и бокал пива. Из радиопередач «Эха» и «Комсомольской Правды» я знал о проведении в этот вечер разрешённых митингов на площадях Манежной и Пушкинской. Что за чудное слово — разрешение! Доехал до Китай-города, и после подземного перехода немножко заблудился. Увидел двух полиционеров и спросил, как попасть на Красную площадь. Те ответили, что они из другого города и не знают. Я пошёл дальше по Варварке. В конце квартала встретив вторую пару полиционеров, задал тот же вопрос, но они тоже не знали, куда мне идти, подтвердив, что неместные. Но, слева в сгущающемся сумраке мартовского вечера я заметил какую-то пустоту, забор и невдалеке церквушку. Понял, что иду правильно и оказавшаяся третья пара полиционеров подтвердила правильность моего передвижения. Пройдя пустоту на месте сверженной столичной властью гостиницы «Россия», я добрался до истоков нижней кромки Красной площади у спуска. И оказался перед металлическими заграждениями и полицейским частоколом. Пришлось возвращаться и узким строительным проходом переулка пройти на улицу, выходящую на Красную площадь у Храма Василия Блаженного. Впереди виднелась кремлёвская стена и Мавзолей. Но выход на площадь был заблокирован телами полиции и металлическими заборчиками. Людей на площадь не пускали. Я спросил, могу ли я в годовщину смерти Сталина, пройти к его могиле у стены и «отдать дань памяти». Власть сказала, что не могу. За людьми, пытавшимися пройти к Манежной, галереей ГУМа я дошёл до следующей улицы, выходившей на Красную площадь у Исторического музея. И так как проход был заблокирован, вернулся и вслед за толпой узким двориком добрался до площади Революции у выхода из метро. Вдалеке в сквере Большого театра гремела музыка, светился большущий экран и кривлялась попса. Налево проход к Манежке до музея был, как везде, перегорожен полицией и железом. Кричали о проходе напротив метро, но все шесть стоявших здесь рамок были закрыты милиционерами. Через некоторое время какой-то полицейский чин стал кричать в мегафон, что пропуска не будет, так как митинг окончен. Было 20 часов 15 минут. Наверно, по радио я неправильно понял время начала митингов в 20 часов, а начались раньше. Площадь Революции и Театральная площадь были заполнены техникой, милицейским автобусами и грузовиками с тентами. Везде стояли и ходили люди в разных формах. В руках многих были светлые полиэтиленовые кульки, я понял, что в них сухие пайки. Стоявшие в ряд туалеты для них были открыты. Прохожие жались по тротуару сбоку от Большого, продвигаясь к ЦУМУ. Я дошёл до Столешникова переулка и им до площади у Моссовета. Памятник Юрию Долгорукому был в два кольца огорожен грузовиками и автобусами с полицией и ещё кем-то, сейчас в формах запутаешься…. Правой стороной Тверской я стал пробираться кверху к Пушкинской площади. Стало темно. Слева вдоль дороги стояли новенькие оранжевые КАМАЗы и автобусы. По нашей стороне на дороге стояли милицейские машины, автобусы и выстроилась длинная змея в три человека молодых людей в касках-шарах. На поясах у них висели длинные чёрные дубинки. Они ожидали команды. Тротуар был узок, да ещё в квартал шло строительство и протиснуться было трудно. Что-то нашло и я заорал, что их надо отправить воевать на Кавказ, а не с населением. Меня поддержали. Добрался до Пушкинской площади. На неё не пускали. Оттуда неслись крики. Всех гнали в подземный переход и в метро. Была давка. С трудом протиснулся к спуску и ушёл в метро, плюнув в душе на правительство и власть, не пустившую сотни людей на, в общем, разрешённые митинги. Кто придумал, что их надо разрешать? Или Конституция не прямого действия?
Владимир Капустин,
12 марта 2012 г. |
